— Мы уже наладили обмен с вашей дирекцией, — вежливо объясняет мне сидящий за столом человек в тёмных очках. — К сожалению, нам присылают книги, в которых мы меньше всего нуждаемся.
— Это недоразумение легче всего устранить путём личных контактов, — отвечаю я успокаивающе.
— Не думаю, что это недоразумение, — отрицательно качает головой человек в очках, который даже не дал себе труда позаботиться о дежурной бутылке коньяка. — Мы здесь занимаемся научной работой, и нам нужна соответствующая литература. А вы занимаетесь пропагандой и посылаете книги, подходящие только для этого.
— Составьте списки, — предлагаю я. — Я могу снова заехать и обсудить с вами ещё раз этот вопрос.
— Мы не раз составляли списки. Я пришлю некоторые из них вам для ознакомления. Так что незачем вам утруждать себя и приезжать.
И мы переходим к ритуалу прощания.
Свои надежды на успешную деятельность в области культуры я главным образом возлагаю на некоего профессора Берова. Не имею чести лично знать его, и для того, чтобы восполнить этот пробел в своих светских связях, я устраиваю ужин с уважаемым учёным в ресторане «София».
Профессор является минута в минуту, с любезной улыбкой подаёт мне свою желтоватую руку, берёт меню и прейскурант вин и погружается в раздумье.
— Красную икру, медальон с грибами и зелёный салат, — объявляет он, наконец, результат своих исследований.
— Мне то же самое, — киваю я официанту, чтобы подчеркнуть, что в этот вечер мы будем играть в полное взаимопонимание.
С подобным же единодушием мы выбираем и вино. Потом начинаем обмениваться банальными и ничего не значащими фразами, касающимися особенностей кухни у них и у нас, капризов погоды и так далее. Затем приступаем к самому ужину, во время которого слова произносятся всё реже и реже, чтобы уступить место негромкому постукиванию приборов.
Вообще всё идёт по обычному шаблону, приближая нас к единственно важной заключительной части встреч, совпадающей, как правило, с переходом к кофе и коньяку. Но и в этом обычном деловом ужине человек с таким острым нюхом, как мой, улавливает атмосферу какой-то натянутости, которую, конечно, можно принимать и за естественную натянутость между двумя едва знакомыми людьми.
— Вы, я надеюсь, довольны прохождением своей специализации в нашей стране, — замечаю я, когда нам приносят кофе.
— Очень доволен, — отвечает профессор и достаёт сигареты.
Он мне протягивает пачку, я ему — зажигалку, мы оба закуриваем, и беседа вступает в решающую фазу.
— В таком случае, полагаю, вы не отказались ещё от намерения популяризовать некоторые достижения нашей теоретической мысли…
Мой собеседник молчит, словно оценивая про себя, отказался он или нет от этого намерения.
— Вы обещали что-то в этом роде, если не ошибаюсь, нашим организациям, — пытаюсь я освежить его память.
— В сущности, я старался что-то сделать, — медленно произносит профессор. И добавляет резким тоном: — И меня чуть не выгнали из университета.
— Понимаю, — произношу я.
И после некоторого раздумья продолжаю:
— Всё-таки в известном смысле вы наш должник… Не поймите меня неправильно: я не собираюсь толкать вас на действия, которые повредили бы вашей карьере. Но вы всё же наш должник и обязаны как-то этот долг вернуть.
Профессор отпивает немножко кофе из чашки и, не поднимая от неё глаз, тихо отвечает:
— Да, но не могу.
— Не знаю, нужно ли мне напоминать вам, что организации, которые вас принимали, оказались весьма щедры к вам. Не говоря уж о том, что вы там сделали многообещающие заявления.
— Действительно, излишне мне об этом напоминать, — замечает мой собеседник. — У меня хорошая память. Но, к счастью, кроме памяти у меня есть и рассудок.
Он снова делает глоток кофе и, наконец, решается, посмотреть на меня.
— Вот что, господин советник, я допускаю, что говорил какие-то глупости. Однако это не значит, что я должен делать глупости. Так что не пытайтесь меня ни соблазнять чем-то, ни запугивать…
— Вы чересчур драматизируете положение, — стараюсь я успокоить его.
— Ничуть. Просто я знаю ваши методы. И отличие сознаю, что виноват. Ваши люди действительно показали мне многое и много наобещали, и у меня закружилась голова. Но сейчас в голове у меня прояснилось…
— Не сомневаюсь, не сомневаюсь…
— Я хочу жить спокойно, господин советник. И именно поэтому я никогда больше не приму приглашения поужинать с вами ни здесь, ни где-нибудь в другом месте…
— Это стена! — произношу я с досадой, уставясь на обшарпанную стену перед окном. — Повсюду натыкаешься на стену!
— Хорошо, что вы это уже поняли, — бурчит за моей спиной Бенет. — Теперь вы лучше сможете оценить то немногое, чего нам удалось добиться до вашего приезда.
— Ничего вам не удалось добиться, — резко обрываю его я с той же досадой, поворачиваюсь спиной к окну и подхожу к столу. — Ничего, кроме мелочей, не имеющих практического значения. Адамс совершенно прав: к чему столько усилий, чтобы получить сведения, которые центр обработки информации получит путём анализа текущей печати…
— А вы, я вижу, были на консультации у Адамса! — насмешливо восклицает мой помощник.
— Был. И внимательно его послушал. Более того, я остался доволен своим осмотром. А вот вам и диагноз!
С этими словами я достаю из стола две страницы написанного от руки текста и подаю их Бенету.
— Прочтите и, если есть чем, дополните. Наш друг действительно болтает больше, чем надо, и достаточно неосторожен, так что полученный материал годится в качестве первого сигнала. А в скором времени, — надеюсь, последуют и другие.