Наивный человек среднего возраста - Страница 33

— Если обратиться за примерами к зоологическому миру, то можно доказать всё, что угодно. Волки, к вашему сведению, живут в одиночку. А когда они вместе, то грызутся. Так что пусть лучше живут в одиночку. А на мой взгляд, человек по природе ближе к волку, чем к вашей сентиментальной кошке.

— «Человек человеку волк»… Какой вы скучный.

Она полулежит на диване в позе, подходящей только для очень интимной обстановки, и я рассеянно любуюсь некоторыми формами её тела, которые потом, вероятно, будут мне только противны.

— Впрочем, не вы один любитель перефразировать старые затёртые сентенции. Один более известный, чем вы, господин сказал: «Ад — это другие»…

— Какой господин?

— Не помню. Не имеет значения. Во всяком случае, он тоже из вашей волчьей партии.

— Этот господин не из моей партии, — отрицательно качаю я головой.

— Неужели?

— Ад — это только те, кто сильнее нас, — уточняю я. — Остальные могут быть и приятными.

— Не такая уж большая разница.

— Капитальная. Ваш господин обрекает на ад всех людей. А по-моему, в аду корчатся только слабые. Сильные туда не попадают.

— Налейте мне ещё, пока вы размышляете, — лениво предлагает Мэри, но явно и сама тоже размышляет о моих словах.

— Налью при условии, что вы больше не будете мудрствовать, — отвечаю я. — Это ваше хобби переливать из пустого в порожнее мне совсем не нравится.

— Но вы же советник по культуре, — напоминает Мэри, пока я наполняю её стакан.

— Парадокс профессии и ничего больше. Наша участь быть теми, кем мы, в сущности, не являемся.

Она берёт стакан, не меняя позы ленивой одалиски, и бормочет, окидывая взглядом комнату:

— Вы и на этот раз позаботились о цветах… Теперь я, по крайней мере, уверена, что это внимание вы проявляете ко мне, а не к жене…

«Ошибаетесь и на этот раз, милая», — отвечаю ей про себя, потому что я и не думал проявлять к ней внимание. Цветы покупает и меняет горничная, так же, как мыло и продукты, которыми набит холодильник.

— У этих цветов нет той силы, о которой вы говорите… И всё-таки посмотрите, какая красота! — Мэри указывает на большую вазу с крупными красными гвоздиками. — Вы не задумывались об этом, Генри?

— О чём именно?

— О силе красоты.

— Теперь мы перешли от животного мира к растительному, — страдальчески вздыхаю я.

— Хорошо, перестану вам надоедать, но после того, как вы мне дадите последнее пояснение.

— Если оно действительно будет последним… Мэри отпивает немного виски и спрашивает:

— Каким образом человек становится сильным?

— Хорошо бы было, если б я мог так же легко ответить, как вы спрашиваете… Способов, знаете ли, так много…

— Я спрашиваю о вашем способе.

«Спасибо за комплимент, — говорю я про себя. — Значит, ты меня считаешь сильным», но вслух, конечно, я произношу другое:

— Мой способ вряд ли вам пригодится. Человек, который испытывает чувство одиночества, не может быть сильным.

* * *

Мы провели достаточное время в постели, но, против обыкновения, Мэри ещё не заснула, что меня и раздражает. Эта женщина, когда не спит, обязательно разговаривает.

— Я вспомнила опять эту историю с золотой цепочкой, — говорит она, хотя я делаю вид, что засыпаю. — И думаю…

— Думайте молча, — бормочу я, поворачиваясь к ней спиной.

— Но я хочу думать вместе с вами, Генри!

Она садится в постели, откидывается на высокие подушки и курит так спокойно и сосредоточенно, словно решила всю ночь провести таким образом.

— Вы же обещали мне бросить это хобби, по крайней мере, на этот вечер.

— Но вы же не ответили на мой вопрос. Так ответьте сейчас…

Я молчу и снова делаю вид, что засыпаю, однако она принимает моё молчание за знак согласия и опять начинает:

— Раз уж мы заговорили о золоте, правда ли, что вы дали тому чёрному генералу целый чемоданчик золота незадолго до того, как его убили?

— С чего вы это взяли? — спрашиваю я, открывая глаза.

— «Молва растёт на ходу» — такое латинское выражение мы учили в школе.

— Молву, вероятно, и на этот раз распространяет Адамс.

— Не знаю уж, кто её распространяет.

— Оставьте в покое чёрного генерала, — бормочу я. — Вы все так им интересуетесь, словно он ваш дядюшка.

— И всё же это правда насчёт золота?

— Правда! — неожиданно выпаливаю я. — Как бы невероятно это ни звучало, правда! Я передал ему целый чемоданчик золота ровно на сто пятьдесят тысяч!

Я считал, что заткнул ей рот. Но Мэри не унимается:

— А отдали бы вы ему этот чемоданчик, если бы знали, что через полчаса его убьют?

Она начинает играть в следователя, эта дама с обнажённым бюстом, но у меня нет никакого желания участвовать в её игре.

— Вы, похоже, не допускаете, что у меня имеется хоть, какая-то, но мораль, — замечаю я.

— Почему не допускаю? — поднимает она брови. — Я просто спрашиваю, может ли устоять ваша мораль против ста пятидесяти тысяч долларов?

* * *

— К Бенету пришёл человек по делу о наследстве, — объявляет Мэри.

Сейчас она одета в строгий синий костюм, а лицо у неё просто целомудренное, потому что дело происходит уже на следующее утро и в моём кабинете.

— Хорошо, пусть пришлёт его ко мне, — прошу я. И когда она собирается уходить, добавляю: — Хочу узнать, сколько стоит его мораль.

Через несколько минут появляется и сам «наследник», элегантно одетый мужчина средних лет, из тех, кто всегда пользуется одеколоном для бритья, носит неизменный белый носовой платочек в кармашке пиджака и заботится о чистоте ногтей.